Чистота в камере у нас такая была, что я могу сказать: было чище чем в какой-нибудь районной больнице. Мы дежурили по-очереди, правда старожилы обычно платили две пачки сигарет тому, кто брал на себя их смену. Три раза в день подметали и мыли полы, три раза в день мыли раковины и унитазы, вытирали столы с лавками, три раза в день проветривали помещение — даже в 30-градусный мороз, лишь бы затхлого воздуха не было.
Курили в туалетных помещениях, там стояли три унитаза, из которых функционировали два, но особых очередей не было. Если кто-то шел в туалет, курильщики тактично отворачивались: дверей же не было, только перегородка между унитазами, а дверь в камере одна — на волю, она же на этап. Когда ломалась вытяжка, некурящим — их было максимум трое или четверо на 42 человека, — бывало тяжко, я помню как мочила полотенце и прикладывала его к лицу, чтобы защититься от дыма.
Следили и за чистотой сокамерниц. Действовало такое правило: никого нельзя ущемлять в том, что касается личной гигиены. Новеньким, у кого не было с собой ничего, сразу выдавали мыло, а если сильно пахли — еще и дезодорант. Если хоть раз кто не сходит в душ, на следующий день старшая по камере погонит. Чтобы в камере не было вони.
В душ ходили по очереди, каждая в свое время, которое определяла старшая. С 6 до 7 утра идут, как правило, новички. С 7 до 8 — следующая партия, вечером после проверки — старожилы. Почему вечером? Потому что после проверки наступает отбой и ты можешь стоять под душем сколько угодно. А душ — это единственное место, где ты остаешься одна. Ты стоишь под водой и никого вокруг себя не видишь, и даже если на тебя смотрят в глазок из коридора, тебе все равно, потому что это они видят тебя, а ты не видишь никого. Это такая важная психологическая разгрузка.
В самом начале я была среди тех, кто моется в первую смену. Вообще я привыкла утром купаться и мыть голову. Вот в 6 утра помылась, а фена нет, зимой на улице минус 30, в камере плюс 10-15, и ты изо всех сил пытаешься высушить голову, потому что сразу после завтрака выводят на прогулку, и никого не волнует, мокрые у тебя волосы или сухие. И вот я выходила — с мокрыми волосами в бетонный дворик в тридцатиградусный мороз. Это уже потом у тебя появляются какие-то теплые вещи, платки, которыми ты можешь прикрыть мокрые волосы. А в начале ничего нет.
В СИЗО-6 ты никогда не видишь неба. Ты или в камере сидишь, где запрещено подходить к окнам (потому что выглядывать в окно — это нарушение), либо идешь гулять во двор, над которым соорудили крышу. Небо ты видишь минуты две, пока тебя ведут по проходу в этот прогулочный двор, где крыша закрывает небо. Мы солнца почти никогда не видели. Помню свою фотографию после освобождения: ходячий мертвец какой-то.
Стиральной машины конечно нет, стирали руками. Ходила у нас даже шутка такая: “Стиральная машинка Бош — берешь тазик, и въеб@шь!” Стиральные порошки передают родственники, а сотрудники СИЗО, принимающие передачу, пересыпают из упаковок в полиэтиленовые пакеты. (родственники пересыпают сразу) Ну вот ты постирал, а куда все это вешать? На что? Веревки запрещены: боятся суицидов. Но администрация понимает: да, они запрещены, а на чем сушить? И поэтому в камерах веревки все же есть. Правда, перед каждой большой проверкой слышим “Девочки, снимаем веревки!” Если очень серьезная проверка — надо на ее время отдать веревки дежурным, если не очень серьезная — просто спрятать с глаз долой.
Но вот смотрите: веревки нельзя, а то, что соплями с потолка свисает проводка — никого не волнует. Именно соплями! Это я как жена электрика говорю. То, что розетки дымят и искрят — это не считается. То есть если человек захочет — он найдет способ лишить себя жизни. В нашей камере не было суицидов но в соседних за два года что я провела — было два случая. Кто захочет — способ найдет.
Инна Бажибина
