Каждый день я просыпаюсь со мыслью: «Бл@ть, это не сон».
Я на зоне. Открываю глаза, в них бьёт яркий свет ламп. Играет гимн через убитые динамики, режущие слух. У меня есть 10 минут, чтобы заправить постель и выйти на зарядку в локалку. Если опоздаю хотя бы на минуту, ночной дневальный запишет меня в свой блокнот и передаст список мусору, а после зарядки вызовут на разговор в дежурку.
С полузакрытыми глазами заправляю шконарь и плетусь мимо умывальника в раздевалку. В туалет очередь, поэтому лучше зайти туда после зарядки. В раздевалке тоже очередь, слышу перепалку:
— Ты чё так долго?
— Курточку не могу найти, — отвечает молодой, недавно заехавший на лагерь осуждённый.
— Надо запоминать куда вешаешь. Залетят, кинут куртку, потом ищут. Давай быстрее!
К молодым или недавно заехавшим всегда предвзятое отношение, каждый считает своим долгом тебя чему-то поучить.
Выхожу на улицу. Зима. Из открытых окон барака валит пар. Встаю на своё место зарядки и поднимаю воротник. Динамики хрипят:
— Круговые движения плечами — раз, два, три, четыре…
Ветер дует в лицо. Как же холодно…
— Воротники опустить! — говорит мусор. Опускаем воротники. Последнее упражнение «подъем на носки» и в барак.
Пока все толпятся на крыльце, чтобы зайти, закуриваю сигарету. Рядом со мной стоит Лёня, у него нет сигарет и он ждёт, когда я оставлю ему докурить. Пробка у входа рассосалась, отдаю ему полсиги и захожу в помещение.
В туалете стало посвободнее. Умываюсь. 30 минут до завтрака. Оставляю ботинки у шконаря, ложусь, накрываюсь курточкой и моментально отрубаюсь. Кажется только закрыл глаза, как объявили завтрак. Прошло полчаса. Надо зайти на кухню и взять бутылку сгухи, сечка так лучше заходит. Я никуда не тороплюсь, баланды хватит на всех. Захожу на кухню, там красные: дневальные и актив барака. Открываю шкаф, где лежит мой подписанный пакет. Дневальный кухни:
— Можно сгухи?
— Бери.
Активист закреплённый за таксофонами:
— А кофе есть?
— Кофе нету. — отвечаю.
— Ну ладно.
— Запиши меня сегодня на звонки. Я после магазина зайду на барак. Надо будет набрать.
— Ок. Он знает, что после магаза ему будет что курить. Тут это называется уделять внимание. Я уделял внимание на петухов и на актив в виде сигарет и чая – насущное. Они делают уборку и стоят на атасе. Но не все из «массы» это поддерживают, говоря: » Нет возможности» , а сами затаскивают очередную передачу на 20 кг.
Стоим поколонно перед столовой. Электронный градусник показывает -25 и его глючит. Он никогда не показывал ниже -30.
Я и Юра, мой сосед по шконарю, с которым мы вместе приехали из СИЗО, садимся за свободный стол, ждём пока пройдут самые голодные. Кто-то лезет без очереди и происходит перепалка. Сегодня дают рис, подходим к окну раздачи. Говорю баландеру:
— Дай две порции. И протягиваю ему сигарету.
По идее, одна пайка в одни руки. Для мужика брать больше, неприемлемо. Но кто сейчас это соблюдает? Те времена прошли, когда не хватало еды на всех, эту кашу даже постовые собаки есть не будут. Каша жидкая, я достаю сгуху, Юра – пряники. Крошим всё это дело в миски и вроде как можно есть. После столовой развод побригадно по рабочим местам. Мусор зачитывает фамилии зэков в каждой бригаде, а те расходятся по промке. Я в дневной смене сменяю ночника. Швейный цех. Ночник сдаёт мне своё место, моя машинка под номером 10. Он как раз дошивал варежки на заказ. Халтура с лейблом adidas.
— За сколько отдаешь?
— Два патрона.
— Круто!
— Надо?
— Нет. У меня вольные в бандероли пришли.
Чем больше у тебя сигарет, тем больше у тебя друзей. На весь цех, а это 45 человек, два электрочайника, один туалет и душ. Перед началом работы все заваривают крепкий чай в камазиках (вёдерках от майонеза ), пока ОТКашники разносят заготовки по рабочим местам. Мне достается материал на зимние штаны, до этого шил подклады, делая заготовки из синтепона. Сейчас мне надо шить сами штаны, и за мной закрепляют опытного швея, который будет мне подсказывать. На столе перед машинкой лежат куски материала, из которого должно что-то получится.
— Это сшиваешь с этим, а это с этим. Потом всё вместе.
До обеда я сшивал три куска материала, распарывал и снова сшивал.
В столовой пересекаюсь с Юрой возле сушилок для рук. Вся промка здесь, ждём пока все рассядутся по столам. Мы работаем первые дни и ещё не застолбили свой стол. Если за столом есть свободное место, это ещё не значит, что туда никто не сядет. Новичков можно определить по тому, как они передвигаются с подносами по столовой от стола к столу. У мужиков, красных, чесотки и петухов свои столы.
Был случай, когда один из новеньких взял еду на окне раздачи петухов, та посуда отличается от общей. Он садится, ест, и вот кто-то замечает, что тарелка петушиная, а стол мужицкий… Парень сворачивает свой матрац рулетом и уезжает к уборщикам.
После обеда пытаюсь снова сшить уже подуставшие куски материи. Мой напарник, профи, за это время сшил четыре комбеза, отдал на проверку ОТК и ушёл в душ.
В цехе играет музыка – дрожат стекла, Честер из Небро зачитывает про нелёгкую.
Под вечер у меня в глазах всё расплывается, я не сшил и 10% от одного комбеза, меня оставляют до 21:30 и ставят смену на воскресенье. Так буду работать три месяца подряд, без выходных и каждый день с утра до 21:30, потому, что забив на шитьё, ты получаешь санкции: дополнительные часы работы и никаких выходных. Я и Никитос, он тоже новенький, слишком часто пили чай, бригадир сделал замечание по этому поводу. Мы продолжили. На следующий день наши кружки кто-то выкинул в говнобак, но мы не стали от этого реже пить чай и устраивать перекур.
У меня хроническая усталость от недосыпа, но шить лучше я не стал. Те, кто отшил ждут развода по баракам, включают минус и устраивают рэп-батл: » Мой рэп лучше твоего…» всё в лучших традициях, кто-то читает телегу про швейный цех, кто-то про зону. Я в это время на куске материи вышиваю слово «З-А-Е-Б-А-Л-О», и не замечаю, что сзади меня стоит ОТКашник, он говорит:
– Шить научился?
У меня нет желания шить и вообще работать, но и в козлы идти не хочу. Постоянно поступают предложения пойти в дневальные от завхозов. Быть у них на побегушках. Никитос говорит:
– Всё! Я больше не могу шить. Я завтра не пойду на работу.
На следующий день все уходят на работу, Никита остаётся на бараке. После проверки его вызывают в дежурную часть к оперу. В обед я вижу его на рабочем месте, подхожу к нему:
– Что тебе сказали?
– Сказали, если я не выйду на работу, меня закроют в ШИЗО, отп@здят, вы@бут и отправят к петухам.
– Это кто тебе сказал?
– Опер.
Через месяц Никита ушел в дневальные, потом в ОТК, подгонять таких же как он зеков, чтобы быстрее работали. У козлов на лагере жизнь проще, есть связь, телефон, передвижение по лагерю, в случае чего мусора их прикроют. Есть козлы, которые могут тебя отп@здить, если ты отказываешься выполнять ту или иную работу, на это у них есть добро сверху. Если ты ему ответишь задачей, сделают так , что ты сам на него напал и спровоцировал драку. Это система отработанная годами, где ты всегда будешь неправ. Приезжают ОНК – правозащитная организация, получающие зарплату от государства, спрашивают: «Есть ли у кого какие жалобы или вопросы». Осужденный Иванов после приёма членами ОНК на следующий день прописывается в ШИЗО.
Представитель правозащитной организации выдает весь расклад начальнику колонии, что Иванов задаёт много вопросов. «Проведите с ним проф работы».
Те, кто работает официально на промке, делят ставку на 5 человек. Получается по 300-500 рублей в месяц за 12 часов в сутки и 6 рабочих дней в неделю. Половина работает неофициально, то есть бесплатно. Ещё тебя могут поставить на ставку, но с неё ты не получишь ни копейки. Её заберет завхоз, отстегивая какую-то часть администрации колонии. Пенсионер – это ходячий джекпот на лагере: помимо того, что с него снимают за воду, за электричество, тепло и одежду, он приплачивает еще за ништяки, проще говоря за безопасность.
Человек преступивший закон должен исправиться, но прибыв на зону продолжает нарушать его, только уже с одобрения сотрудников администрации.
Я пока ещё здесь. Это прямая трансляция. Прямой эфир. Подрывай систему изнутри. Люди должны знать правду.
Автор Open Smoke
