Личный опыт

Чем можно заполнить время в СИЗО

0
Чем можно заполнить время в СИЗО

Единственно верный путь не сойти с ума – максимальная умственная работа

Мне 35. Я – молодой и успешный руководитель фирмы, занимающейся выборами по всей стране. А сейчас я нахожусь в СИЗО, преследуемый доблестными российскими правоохранителями, а стало быть, и всей государственной репрессивной машиной по ряду экономических статей Уголовного кодекса.

Дни во время следствия тянутся нестерпимо долго. Допросы и очные ставки, поначалу шедшие одни за другими, прекратились, поскольку я неизменно брал 51-ю статью нашей демократичной Конституции. Задавать мне лишние вопросы не имело смысла. Суд «закрыл» меня еще на три месяца, а следователь ушел в отпуск. Какое бы то ни было движение по моему делу прекратилось и, судя по всему, надолго.

Необходимо было чем-то заполнить это внезапно свалившееся на меня огромное количество свободного времени, о котором я раньше и не мечтал.

Первый месяц неволи я отдал исключительно чтению. Но вскоре осознал, что тратить драгоценное время только на книжки – непозволительная роскошь.

А ведь я на самом деле полагал, что время драгоценно, но был в этом бесконечно одинок. Все до единого арестанты считают время, проведенное в тюрьме, бессмысленным и вычеркнутым из жизни, и всеми способами стараются убить его. Они сутки напролет смотрят телевизор – всякий шлак там транслируемый; или играют в тупейшие нарды и домино. Один из них, желая, чтобы данные ему четыре года пролетели как сплошной длинный сон, беспрерывно глотал какие-то таблетки, чтобы как можно дольше спать и храпел по 14 часов в сутки. Остальное время у него страшно болела голова. А когда к этому прибавилась рвота, он перестал пить это чудо-снадобье.

На одной из высших ступеней находились читающие арестанты. Но таковых оказалось не так уж много.

Я же стал ощущать в себе некий дремавший до сих пор творческий потенциал. Поначалу этот порыв не мог найти себе нужного выхода. Я брался за ручку и писал статьи на общественно-политические темы. После второго материала я оставил эти занятия и перестал позорить себя публицистическими опусами.

Следующее направление стало более перспективным – сказки для шестилетней дочери. Были встречены ею с восторгом, но ничего особо талантливого собой не представляли. Тем не менее, я был рад этому способу общения с любимым созданием, ибо в письмах сообщать мне было нечего, а сказки ей безумно нравились. Стоит прибавить, что телефонные звонки и краткосрочные свидания мне, разумеется, не разрешались следователем.

В конце концов, творческий порыв вылился в написание учебника о выборах. Про то, чем я умел заниматься лучше всего. Это занятие захватило меня всецело. Случалось так, что посреди ночи во сне мне приходила в голову идея, и я вскакивал, хватал бумагу и начинал писать. Я вообще забыл о глубоком и крепком сне. Ибо мысли постоянно копошились в голове и мешали спать. Я стал понимать, что творческих людей совсем не зря сравнивают с душевнобольными.

Я и раньше знал фразу старика Ницше о том, что созидать – это великое избавление от страданий и облегчение жизни, и в этом кроется понятие истинной свободы. Но впервые почувствовал это на самом себе.

Когда я углублялся в написание книги, мне казалось, что стены камеры раздвигаются, и я уношусь в другой мир. Я раньше никогда подобного не испытывал и не знал о существовании таких ощущений. Поистине, только когда творишь, бываешь свободен. И заключение в тюрьму превращается в форму, которую наполняет совсем другое содержание.

Помимо этого, я заботился о качестве написанного, ведь также как Исааку Бабелю мне казалось пустым занятием сочинять хуже, чем это делал Лев Толстой. Мои труды предназначались для того, чтобы пережить забвение.

Порой учебник мне надоедал, и я забрасывал его на несколько дней. Но лишь для того, чтобы за это время соскучиться по нему и в остервенении опять схватиться за ручку и писать, переписывать, чиркать и править. Я думаю, моё лицо в эти моменты вряд ли отличалось от лица помешанного человека.

Появилось главное – я наполнил совершенно, казалось, бесцельные дни по-своему глубоким смыслом. У меня не было ни минуты свободного времени, оно занималось работой. Мозг отдыхал только ночью, и то не всегда.

И тут я прочитал где-то (кстати, когда творишь, нужно обязательно читать другие произведения художественной литературы, это помогает правильному течению мыслей), что в 20-е годы прошлого века в Германии, в Зонненбургской тюрьме, отбывал пожизненное заключение революционер-пролетарий Макс Гельц. Через шесть лет отсидки он высказал мысль о том, что заключенный умирает в тот момент, когда ограничивает свой мир тюрьмой. Чтобы жить и не опускаться вне зависимости от сроков, надо иметь интересы и стремления по ту сторону стены. И это говорил человек, получивший «пыжик».

В его камере на столе лежали труды по психоанализу в соседстве с «Проблемами китайской революции», агрономические книги рядом с «Вопросами ленинизма» Сталина, а также Горький и Дарвин. Он беспокоился тогда, в 1927 году, что в новом издании Ленина есть неопубликованные раньше статьи, а на немецком языке всего этого еще нельзя достать.

Причем Гельц сидел в одиночке и понял, что единственно верный путь не сойти с ума – максимальная умственная работа. Я же не сидел к тому моменту в условиях тюрьмы еще и полугода, но пришел к аналогичному с ним выводу. И это помогло мне с иронией смотреть на арестантов, жалующихся, что они от сидения в тюрьме отупели, у них размягчились мозги и так далее. Все зависит только от самого заключенного.

Эльдар Фанзисов

“Целоваться было можно, но в такой обстановке мы оба как-то застеснялись, и поцелуй вышел очень скромным”

Previous article

Как меня разводили на деньги в колонии и как от этого уберечься

Next article